Цены и Котировки

В апреле холдинг «Русагро» продал допэмиссию на Лондонской бирже за $250 млн. Как проходила первая за много месяцев продажа российских акций иностранцам, рассказал гендиректор и совладелец «Русагро» Максим Басов

«Импортозамещение — огромный успех госполитики»

— В ходе размещения основатель «Русагро»​ Вадим Мошкович инвестировал в холдинг $99,6 млн, вы — $17,5 млн. Много ли появилось новых инвесторов?

— Я сохранил свою долю — 7%​, доля Мошковича снизится до 71%. Вообще мы рассчитывали на деньги новых инвесторов, и они появились. У нас появились новые американские фонды, в том числе пенсионные. У нас много европейских инвесторов, мы очень рассчитывали на американские деньги. К счастью, они пришли, но, к сожалению, не в том объеме, в котором я ожидал исходя из встреч. И это означает, что мы новая история, нас не с кем сравнивать, и они внимательно смотрят. Я думаю, что сейчас им просто не хватило времени и по мере нашего развития они будут входить в наш капитал.

— Какая доля от всего объема размещения пришлась на новых акционеров?

— Думаю, примерно 40%. Это очень качественные инвесторы, мы очень довольны. Просто мы ожидали еще больше. Но если бы пришло больше, мы бы выбирали: либо цена поднималась бы, либо размер [размещения] бы расширялся. Но пока нет. Придут.

— В числе этих 40% инвесторов много фондов, которые покупают бумаги в России?

— В основном все это американские фонды, есть английские, есть скандинавские. К нам вернулся очень нами уважаемый немецкий товарищ. Русских денег нет практически. Во-первых, потому что все русские у нас уже так или иначе сидят. Во-вторых, русские привыкли к дешевым историям, а мы уже не такая дешевая компания. Русские инвестируют в быстрые дивиденды — в «Газпром»,​ «Роснефть»​. Нет, русских денег очень мало.

— Инвесторы задают вам вопросы о политической ситуации?

— Последнее размещение российской компании было шесть месяцев назад. Сейчас я встречался с инвесторами, у которых до недавнего времени был запрет на инвестиции в Россию. И этот запрет был снят: у кого-то шесть месяцев назад, у кого-то четыре месяца назад. Я четыре недели провел на встречах — спрос гигантский. Встречался в том числе и с фондами, у которых под управлением десятки миллиардов долларов, но нет ни одной русской бумаги. Но такие фонды к нам пока, к сожалению, не вошли.

— Вы говорите, что в том объеме, в котором вы хотели, привлечь инвесторов не удалось?

— В США есть фонды, каждый из которых заходит на $70 млн, на $100 млн. Там очень мало фондов, которые специализируются на России, но очень много глобальных фондов, которые инвестируют в идеи, в макродвижения, в товарные рынки — это именно те фонды, которые нам нужны. Это огромные дополнительные деньги, и, я думаю, они рано или поздно придут.

— Раз такой спрос, вы не рассматривали возможность увеличить объем размещения?

— Нам просто денег больше не нужно.

— А зачем вы вообще стали размещаться, если у вас долг равен всего 0,6 EBITDA?

— Да, это один из вопросов, который нам постоянно задавали инвесторы. У нас новая стратегия: мы обсуждали, каким образом будем дальше расти, несмотря на то что импортозамещение в мясе практически закончено. И приняли стратегию из четырех элементов.

Первое — это органический рост четырех наших существующих бизнесов [сахарный, мясной, масложировой и растениеводческий дивизионы]: через бренды, через расширение мощностей, повышение производительности. Это традиционная тема, но она нам не дает роста в разы. Чтобы получить рост в разы, нужны еще три пункта. Конкретные сроки я сейчас называть не хочу, да они и неважны.

Второй пункт — это новая география: мы недавно вышли в Орел и Курск за счет покупки «Разгуляя», купили завод в Воронеже. Но самое главное в географической экспансии — это Дальний Восток. Через 10 лет Дальний Восток, я считаю, будет для нас главным регионом с точки зрения производства. Он будет больше, чем Тамбов, больше, чем Белгород, — это будет главный регион, по размеру бизнеса Дальний Восток будет сравним с результатом [всей] группы [«Русагро»] сейчас.

Третье направление — новый для нас бизнес — это теплицы. И четвертое — это слияния и поглощения.

— Чтобы реализовать новую стратегию, вы будете увеличивать инвестиции?

— Да, мы будем резко увеличивать инвестиции. Начиная с этого года планируем тратить не менее 20 млрд руб. в год. Для сравнения, в 2015-м объем инвестиций составил 11,4 млрд руб.

Исходя из того, что мы сохраняем нашу дивидендную политику, а это минимум 25% от чистой прибыли каждое полугодие, у нас есть дефицит свободного денежного потока. Поэтому в компании шло обсуждение, финансировать ли этот дефицит за счет увеличения долга или привлечь новый капитал. У нас есть разрешенная политика, что мы можем увеличивать чистый долг до уровня 2 EBITDA. Но с учетом того, что мы ожидаем покупок в ближайшие 12 месяцев, совет директоров решил, что без учета покупок органический чистый долг не должен превышать 1 EBITDA. Исходя из тех инвестиционных планов, которые у нас есть, я думаю, мы достигнем этого уровня в конце этого года.

Поэтому мы видели: чтобы двигаться дальше и развиваться, нам в течение 18 месяцев потребуется привлечь новый капитал. Мы рассчитали, что $250 млн должно хватить, если не будет каких-то мегапокупок. Второй целью Вадим Мошкович ставил увеличение free float и ликвидности. Поэтому мы вышли на рынок.

— Вы уже готовите конкретные сделки?

— Готовим, но сделок, близких к закрытию, кроме одной небольшой, нет. К сожалению, нам удастся купить только активы, которые в той или иной степени являются distressed: иногда акционеры не могут разойтись, иногда долг большой. К сожалению, никто не продает хорошие активы: все верят в этот бизнес. В каждой отрасли мы ведем переговоры. Вадим [Мошкович] вообще каждый день ведет переговоры.

— Можно сказать, что, избавившись от бизнеса в недвижимости, он вернулся к управлению «Русагро»?

— У него появилось больше времени, и он очень серьезно на этом сфокусировался. Как председатель совета директоров он тратит время на потенциальные сделки.

— Но он сейчас тратит времени больше, чем год назад?

— Да, больше. Но сейчас и возможностей больше. Потому что резко сокращается государственная поддержка, практически полностью уходит субсидирование на краткосрочные кредиты. Мы, например, почти ничего не получаем уже.

— Почему? Это какая-то объявленная политика?

— Хочется верить, что нет. Вообще нет, все говорят, что только все увеличивается. Но мы за первый квартал получили 50 млн руб., перед нами долг по субсидиям уже под миллиард рублей.

— Раньше вы получали около 2 млрд руб. ежегодно?

— Да. Нам перестали платить в прошлом году, в конце третьего квартала. И есть риск, что и не заплатят. Насколько я понимаю, порезали краткосрочную поддержку полностью, кроме говядины и молока. Получается, краткосрочные деньги вообще исчезли из системы. Субсидии по инвестиционным кредитам и погектарные субсидии платят. В результате мы перестали брать краткосрочные кредиты на сельхозработы и работаем полностью на свои деньги. Краткосрочные субсидии перестали давать уже не только переработчикам сырья — маслоэкстракционным или сахарным заводам, но уже и сельхозпроизводителям. Идет массовое сокращение поддержки. Я думаю, что это изменение государственной политики. Просто об этом не говорят, к сожалению, а вообще должны говорить, потому что у нас все уже кричат.

www.rbc.ru